«Она приходит в острое возбуждение. Дикая становится, нервничает. Крутится вокруг своей оси в разные стороны. Потом в зомби превращается: покачивается, не обращает внимания ни на тебя, ни на то, что происходит вокруг. Падает, пытается взлететь, но не может. Ползает еще чуток, потом садится, как человек, сгибает брюшко. Тельце её судорожно сокращается, потом конвульсии – и всё», – так, по словам омского пчеловода Дениса Молкоедова, умирает пчела.

Это процессы, невидимые глазу обывателя. Но если он в такой момент приедет на пасеку, за километр ощутит трупный запах. Пчелы гниют и пахнут, гора высотой по пояс копошится и шевелится, потом замирает окончательно. Килограммы мёртвой пчелы хозяева совочками сметают в вёдра, потом сжигают или закапывают. Запах рассеивается спустя несколько дней.

В Омской области в 2020 году зафиксировали рекордно высокую массовую гибель пчел. «Такого никогда не было», – говорят пчеловоды. Погибли миллионы насекомых в нескольких районах.

Пчелам нужны растения: они собирают нектар и пыльцу с медоносов. Жукам-вредителям тоже нужны растения: каждая крестоцветная блошка и капустная моль хочет жить и вовремя обедать. Фермерам растения необходимы не меньше: они посадили их не ради того, чтобы кормить гусениц. Фермеры обрабатывают растения ядохимикатами. Вредные гусеницы гибнут. Заодно гибнут и полезные пчелы, которые оказались не в том месте не в то время.

«В июле звонили каждый день и не по разу, – председатель регионального общества пчеловодов-любителей Александр Мордвинцев достаёт бумаги, перечисляет: – Вот Любино-Малороссы – около 500 пчелиных семей пострадало, большая часть погибла. Калачинск – 220 семей, Большеречье – 120 семей. По 50 семей погибло в Оконешниково и в Омском районе. Из девяти районов обращались. Проблема не новая, но за последний год уж слишком масштабно «выстреливает».

Прямое свидетельство того, что проблема не новая – само созданное в феврале 2018 года Общество пчеловодов-любителей Омской области. Региональную общественную организацию зарегистрировали, чтобы «возрождать пчеловодство в Омской области на базе современных методов», а по факту – чтобы централизованно бороться с отравлениями и выходить на диалог с властью. В организацию вошли 50 человек, председателем правления назначили Александра Мордвинцева. Он, железнодорожник по профессии, «заболел» пчелами в далеком 1989 году. Сейчас держит 60 пчелосемей в Оконешниковском районе. Выписывает журнал «Пчеловодство», любит творчество страстного пчеловода Льва Толстого, встречался и общается с «самим Кашковским» (это известный ученый, доктор сельхознаук, профессор и автор множества книг о пчелах). Говорит, что «помнит разное», но такого «всеобщего безумства», как сейчас, не помнит. Люди не могут договориться, а природа страдает.

«В 90-е был мед, прополис и воск. Всё! А сейчас – маточное молочко, холстики с прополисом, трутневый гомогенат, настойка восковой моли. Хочешь – замораживай личинки трутней, хочешь – строй апидомики и продавай здоровый сон на пчелах. Вариантов уйма. Пчеловодство – очень емкий интеллектуальный труд. Самый главный враг пчел – не погода, не фермер и не отрава, а неграмотный пчеловод».

Согласны не все. Многие винят фермеров. Пчелы гибнут, потому что фермеры, поля которых расположены рядом с пасеками, используют ядохимикаты для растений: как правило, рапса. Его посевы в стране за год выросли почти вдвое, есть тенденция, что рост продолжится: цена на семена рапса вдвое и более превышает цену на пшеницу. За последний год его начали активно сеять не только на юге России, но по всей стране: спрос бешеный и у производителей масла, и у заводов биотоплива, в том числе и на экспорт: его закупают и Европа, и Китай.

На новых для рапса территориях нет культуры коммуникации с пчеловодами. Крупные производители не считают нужным заботиться о нуждах мелких по их меркам пчеловодов и не всегда предупреждают о начале обработок посевов рапса пестицидами. Пчелы, «нанюхавшись», гибнут. Пасеки, которые в сельской – крайне сложной с точки зрения заработка – среде давали деньги сотням сельских жителей, разоряются. Пчеловоды требуют компенсировать ущерб, но на мировое соглашение идут далеко не все фермеры. И далеко не все пчеловоды идут в суд.

Почему проблема не решается просто, быстро и мирно, мы разбирались на примере Омской области.

«Суд? Ага! Хорошо еще, что меня самого тогда не посадили», – Денис Молкоедов, один из крупнейших пчеловодов Омской области, занимается пчелами с детства. Младший сын в большой деревенской семье (пятеро детей и большое хозяйство с коровами, лошадьми и птицей) впервые попал на пасеку первоклашкой. В пятнадцать уже самостоятельно выезжал в поле со своей мини-пасекой из трех пчелиных семей. Собирал первый мёд, боролся с первыми лесными страхами: «то птица закричит громко, то корсачок пробежит, то ёжик зашуршит – пацану, конечно, боязно». День и ночь рядом с ульями в жилом вагончике: ранняя самостоятельность, газовая плитка, вареники с салом и пироги с яблоками. И пчелы.

«Тогда не думал, что это станет всей моей жизнью»: Денис окончил аграрный университет, аспирантуру, победил в престижном конкурсе грантов с проектом, посвященным пчёлам и растениям-медоносам, открыл своё пчеловодческое хозяйство «Интеллектуальная пчела». Он пчеловод не по наитию, а по науке. Появилась своя семья, личная пасека начала расти еще быстрее. Сейчас он держит 180 пчелосемей, летом доходит и до 250-ти. В Омске таких крупных пасек не больше двадцати.

«Люблю чувствовать всё подушечками пальцев»: в отличие от многих других пчеловодов, Денис Молкоедов всегда работает без перчаток. Тонкая работа иногда имеет последствия. Доказано, что от укусов пяти сотен пчел человек может погибнуть. Дениса одновременно жалили пятьдесят: «сам виноват – уронил часть корпуса, а пчелы не любят резких движений и шума. Ерунда, рабочий момент».

Гораздо больнее было, когда приехал на пасеку и обнаружил, что ее покрывает ковер из мертвых пчел. Обычно гул страшный, а тут тихо, как в морге. «Первое крупное отравление на пасеке. До этого тоже случалось, но в мелких масштабах – вроде обидно, ну да ладно».

Так в 2018 году у него погибла вся лётная пчела из 150 семей: миллион насекомых, которые занимаются сбором нектара и пыльцы в поле.

«Думал – или напиться, или убиться»: развернулся и уехал с пасеки. Пять дней не появлялся. Потом вернулся – «вроде что-то зажужжало». Новые пчелы вылупляются каждый день, матка откладывает до двух тысяч яиц за сутки. Сильные семьи – а Денис всегда предпочитал инвестировать в качественные породы – смогли восстановиться за счет молодых пчел. Спасло от полного краха и то, что препарат был не системного, а контактного действия: пчела погибла моментально и не принесла яд в улей.

Россельхознадзор в проверке отказал, сказав, что для неё нет оснований. С ведомства вообще тогда сняли подобные полномочия (правда, теперь вернули). Когда всё произошло, надо было вызывать ветеринарную службу, полицию, брать образцы и отправлять их неведомо куда. «Первый случай, схема не отработана, мы ничего не знаем»: Денис пытался выяснить, как поступать, к кому обращаться, но в разных службах разводили руками и кивали на «коллег»: «Может, там подскажут?» Он ходил туда-сюда, специалиста, который бы разъяснил порядок, так и не нашел. Так все и заглохло. На отравителя – а это крупный производитель – пчеловод подал судебный иск. Через неделю Молкоедову пришел встречный иск: «лжеобвинение и поклеп». Так и заключили негласное «мировое соглашение»: вы нас не трогаете, а мы вас.

Похожих примеров в области много. До этого года – ни одного однозначно успешного. В Оконешниково Юрий Нечаев пошел с фермером на мировую, но остался недоволен суммой, которые тот выплатил за 50 погибших пчелосемей: 70 тысяч рублей против 200 желаемых. Одно из самых масштабных отравлений случилось в Любинском районе: у Галины Костюченко погибло 100 пчелосемей. Она обратилась в полицию и в прокуратуру, собрала пакет документов. Возбуждено и расследуется уголовное дело, поскольку ущерб, по расчетам Костюченко, превышает 4,5 миллиона рублей. Чем кончится, пока неясно.

В конце 2020 года омские пчеловоды впервые выиграли суд против фермера, который потравил их пчёл. Теперь тот должен выплатить им свыше 2,5 миллиона рублей. Дело калачинских пчеловодов рассматривали в Нижнеомском районном суде. После финального январского заседания об этом говорят: «Удивительное дело».

В Нижнеомском районе Омской области Сергей Якимчик, глава крупного хозяйства (одного рапса 700 гектаров) обработал свои поля пестицидами. Покончил с вредителями рапса, а заодно и с бизнесом пчеловодов из соседнего района. На мировую идти отказался: утверждал, что химикаты ко времени гибели пчел утратили свое действие, и он не причастен к их мору, а владельцы пасек сами должны обращаться в ветслужбы и узнавать о времени обработки полей.

В суд пчеловоды пошли вшестером. Победили – и это удивительно.

Во-первых, потому что судебная практика касаемо подобных дел в России прямо противоположная – отрицательная. «В суды идут многие, – объясняет председатель профессионального сообщества пчеловодов Омской области Денис Василенко. – Но возмещение получить практически невозможно. Системы нет. Выигранные дела в России по пальцам можно перечислить – я, к примеру, знаю лишь о трех, и это заслуга хороших адвокатов. В суды идут на Алтае, в Краснодаре, в Волгограде, в Ростове – но пчеловоду, помимо прочего, крайне сложно доказать степень ущерба: снижают до рубля или вообще отказывают. Вековые формулы СССР сегодня не работают. Суду нужны подтверждения, а как я докажу, что получил от своих пчел 40-литровую флягу меда, а не десять кг? Как докажу, сколько в улье было пчел – на 4,5 или на 8 тысяч рублей? Как аргументирую, что это не разовый ущерб: пчелосемья при отравлении теряет в развитии, на годы выбывает из процесса, это поврежденная биосистема».

Во-вторых, потому что омским пчеловодам присудили компенсацию даже больше, чем они просили изначально. И это тоже, по факту, из-за отсутствия четкой системы. Сначала сделали калькуляцию от регионального общества пчеловодов-любителей: за гибель 80 пчелосемей и упущенную выгоду запросили 2, 048 млн рублей. Но суд отклонил расчеты, мол, статус у организации не тот. Тогда обратились в бюро судебной экспертизы в Омске. Те сделали перерасчет с Торгово-промышленной палатой и Федеральным научным институтом пчеловодства в городе Рыбное. Так калачинцы получили справку, которая устроила судью, а сумма компенсации увеличилась до 2,5 млн: учли не только недополученный мёд, но и пергу, и прополис, а также издержки на экспертизу.

«Мы тогда ушли от рапса, всё в округе проверили! Встали посередине между подсолнухом, эспарцетом и донником. А потом пчела полегла из-за обработки рапса, но не в нашем Калачинском районе, а в Нижнеомском. Вечером того же дня пришли к фермеру, а он: «Мы всех сегодня предупредили через районную газету, как положено». Только нижнеомская «районка» до нас, калачинцев, как дойдет? Дело не в объявлении: он нарушил все правила применения ядохимикатов», – в юности 65-летний Александр Жирнов всю свою зарплату механика тратил на ульи. Перебрался в Омскую область из-под Кокчетава, за тридцать лет стал своим среди местных пчеловодов, с ними же вместе пошёл на войну за пчёл, когда в июле прошлого года на их пасеке погибло более 5 миллионов насекомых. Полгода дались непросто: пчеловодов «футболили» из одного ведомства в другое, из Россельхознадзора в Роспотребнадзор, из полиции в прокуратуру, из района – в город, оттуда снова в район. Когда решили идти в суд, главной загвоздкой стал анализ на выявление ядохимикатов в подморе пчёл и рапсе.

Лабораторные анализы – особая боль пчеловодов. Лаборатории российских регионов на необходимые исследования не аккредитованы, и это сильно тормозит подобные дела: не каждый пчеловод готов потратить уйму времени и собственных денег на проведение анализов в другом городе, особенно если у него небольшое количество пчелосемей. Потенциальная компенсация может даже не покрыть все расходы. Те, кто решает судиться, платят втридорога за то, чтобы провести анализы в Белгороде (как омичи) или в Курске: единственные в России лаборатории, где делают необходимый анализ, находятся там. Анализы обычных лабораторий суд может принять – а может и не принять. И будет прав, говорит Денис Молкоедов: «Нет реактивов, нет методик, нет оборудования, нет специалистов. Одного прибора не хватает – и уже невозможно увидеть всю картину, а в ядохимикатах более 250 различных компоновок веществ, само количество которых доходит до 5 тысяч».

Издержки растут, а окупится ли все это в итоге по решению суда – неизвестно.

«Доход от пчеловодства государству мизерный, и государство ничего не имеет. В 2019 году 200 тонн меда было экспортировано из России. Что это по сравнению с зерном или рапсом? Рапс стоит 25-28 тысяч за тонну, пшеница, для сравнения – 12 тысяч», – председатель профессионального сообщества пчеловодов Омской области Денис Василенко замечает: что выгодно, то и сеют.

Когда летом вы едете по области, и в окружающую зелень вдруг лимонным морем вклиниваются многокилометровые ярко-желтые поля, от которых невозможно оторвать взгляд, это он. Рапс. Его крестоцветные родственники – капуста, горчица, редька. Рапс – пищевой «негодник», но ценная культура: источник высококачественного растительного масла и кормового белка. Он устойчив к капризам природы: это позволяет выращивать его практически во всех земледельческих регионах России. В последние годы он привлекает к себе все большее внимание аграриев. В России 2018 год стал рекордным по посевным площадям ярового рапса: они увеличились более чем вдвое. Омская область на протяжении нескольких лет находится в пятерке лидеров по производству ярового рапса. За три года посевные площади выросли на 80 тысяч гектаров: сейчас свыше 140 тысяч гектаров засеяно этим гибридом капусты и сурепки. В Омской области построено несколько заводов по переработке рапса: выращивай на здоровье. Проблем со сбытом тоже нет.

Один минус: рапс обожаем насекомыми-вредителями. В списке их больше пятидесяти: долгоносики, комарики, блошки, цветоеды и прочая тля всех мастей. Потенциальные потери – в среднем 30-40 процентов урожая. Если ничего не делать, сожрут всё и не подавятся. Выращивать рапс непросто. Омские фермеры ведут наблюдения за посевами от вредителей по основным критическим для рапса фазам: от всходов и розеток до бутонов и зеленых стручков.

«Уже в 2018 нам в Одесском районе сложно было найти место, где бы мы могли спрятаться от рапса, – иллюстрирует «большую статистику» омский пчеловод Денис Молкоедов. – Куда бы мы ни встали, пчела всегда доставала до рапса. Только вокруг населенного пункта его было более двух тысяч гектаров: небывалое количество! Три разных хозяина, у каждого – по несколько обработок в разные сроки и разными ядами. На стационарной пасеке находиться было невозможно».

Рапс при этом – прекрасный медонос: его медопродуктивность – 50-100 кг с одного гектара. «Откажись мы от крестоцветных, не будем получать многие виды меда. И, соответственно, деньги».

«Лавировали между струйками дождя… из пестицидов»: совершали до шести переездов с ульями с одного рапса на другой за сезон – других вариантов не было. «Приезжаем: «Когда обработка?» – «Пока не планируется». А через два дня – «Извините, экстренная обработка». Мы уезжаем. Важно понимать, что системные препараты могут влиять на растение до 14 дней. И с учетом цветения, которое длится всего около месяца, нам уже нет смысла возвращаться на первое поле. Такое вот хождение по рапсам».

Раньше омичи ехали на север области, к лугам, рекам, подальше от полей, но теперь рапс уже и на севере. Кто-то из омичей-пчеловодов в сезон уезжает в Новосибирскую область, кто-то на Алтай. Но это единицы. В основном всё же остаются в области, продолжая искать своё место под солнцем подальше от желтых полей.

При этом численность пчел в России уменьшается. И не менее активно, чем растет количество рапсовых полей. По информации Росстата, в 1990 году в хозяйствах всех категорий содержалось 4,5 млн пчелиных семей, к 2000 году их количество снизилось до 3,4 млн, а к 2019 году поголовье пчелосемей насчитывало уже менее 3 млн. По данным Минсельхоза РФ, именно отравление пчел пестицидами и агрохимикатами стало причиной их массовой гибели в 30 регионах страны в 2019 году.

– Отравления шли очень давно, ведь рапс возделывается не первый год, – объясняет Денис Молкоедов. – Привыкание насекомых привело к тому, что яды стали использовать все более опасные, при этом многократно.

Сейчас применяются в основном яды 1-го и 2-го класса опасности. «Погибает все, что есть. Кроме вредителей, которые, к сожалению, адаптировались и выживают», – в каждой шутке лишь доля шутки, Денис грустно улыбается. Он – автор научных работ, в которых пишет о неправильном подходе, неправильном применении ядов, неправильной дозировке, неправильных сроках обработки и климатической подборке. «Нет культуры обработки. Прошел дождь – часть яда смыло. Одной гусенице хватило, чтобы умереть, вторая попробовала, получила «прививку», ест дальше. А фермер закупает яды на сезон, как правило. Поэтому травит и травит дальше, повышая концентрацию. Видел поля, которые обрабатывали по пять раз. Фермер в тупике: или ядом поливать, или гусеница лишит урожая. Результат плачевный: от растений остаются черные палки. Поле сгорает. Плохо всем».

То, чем травят российский рапс, в Европе вообще под запретом. По нескольким причинам.

Для борьбы с крестоцветными блошками, пилильщиками и другими вредителями рапса используются системные инсектициды из группы неоникотиноидов. Имидаклоприд, тиаметоксам, клотианидин: в Европейском Союзе эти три системных инсектицида, проникающих во все части обрабатываемых растений, считаются одними из главных виновников ослабления и гибели пчел, и на их применение в ЕС ввели мораторий. По классу опасности для пчел они относятся к первому – самому высокому.

Пчеловоды на федеральном уровне выступили с инициативой остановить применение в России неоникотиноидов. В петиции они говорят о сверхвысокой смертельной токсичности для всего живого, от пчел до дождевых червей. У того же клотианидина период полураспада в почве – 3 года и 2 месяца: кто гарантирует экологичность продукции? Неоникотиноиды не просто убивают невезучих пчёл «здесь и сейчас»: они снижают их иммунитет к болезням и паразитам в целом, что и приводит к постепенному вымиранию. Биологическая цепочка рушится, люди наблюдают тот самый коллапс пчел, о котором трубит инопресса – пчелы бросают ульи без видимых причин, улетают и гибнут.

Российские пчеловоды приводят в пример последние исследования в Западной Европе, США, Канаде и Австралии: вред доказан, меры приняты. В Канаде, к примеру, после запрета неоникотиноидов массовая гибель пчел снизилась на 70-80 процентов. «Теперь в Польше фермер, нарушивший закон по применению химиката, получает такие штрафы, что может без штанов остаться. В США и в Канаде – уголовная ответственность и штраф, в тысячу раз превышающий стоимость препарата».

Когда в 2018 году Евросоюз полностью запретил использование неоникотиноидов в открытом грунте, невзирая на недовольство крупных химических концернов, рынок сбыта этих препаратов переместился в менее требовательные к экологии страны. В том числе, и к нам, в Россию.

Закономерный вопрос: почему не заменить убийственные (для всех) средства на другую химию? Очень просто: это экономически невыгодно фермерам – менее токсичные и более «умные» химикаты слишком дороги. 1-й и 2-й класс – самые дешевые яды, и в России никто не запрещает их использовать. Выгодно: норма расхода всего 50-100 граммов на 1 гектар. А что не запрещено, то разрешено. В 2011 году Дмитрий Медведев лишил Россельхознадзор прав контроля за оборотом агрохимикатов в России. Сложный рынок остался и вовсе без присмотра. Доля контрафактных пестицидов на российском рынке к концу 2020 года достигла 30 процентов, 85-90 процентов всех подделок ввозили из Китая и Индии, иногда под видом моющих средств. Импорт на границе никто не контролировал, на совести аграриев до последнего дня оставалось и применение пестицидов и агрохимикатов: ни дозировки, ни сами химпрепараты не проверялись.

И так до конца 2020 года.

За десять лет бесконтрольного «перекура» из России «выкурили» и пчёл: по мнению экспертов, ускорило принятие в декабре 2020 года нового закона именно то, что от неконтролируемого использования пестицидов на полях России прошлым летом погибли до 80 тысяч пчелосемей. Новые правила вступили в силу с 1 января 2021 года: закон возвращает Россельхознадзору функции контроля за обращением на территории России агрохимикатов и пестицидов. Ожидается, что порядка станет больше: «первый шаг в этом направлении сделан, и он в нашу пользу», – говорят омские пчеловоды.

«Не хочешь обидеть, всегда говори пчеловод, а не пасечник», – учит Мордвинцев: мол, многие крупные пасеки не занимаются зимовкой и сохранением пчелосемей, их владельцы потребительски относятся к пчелам. Для них пчелы – чистый бизнес, они забирают продукцию, а пчел уничтожают.

«Это и есть пасечники, а мы – пчеловоды», – председатель любительского общества январским вечером пишет отчет по ситуации с отравлением омских пчел: «...на начало 2021 года – пять задокументированных фактов, заведено четыре дела о возмещении убытков пчеловодам, одно из них выиграно в суде, три – в процессе рассмотрения. Пятому пчеловоду «по соглашению сторон возмещен материальный ущерб».

«Фактически пчел в Омской области погибло намного больше. Они не учтены, потому что не зарегистрированы в похозяйственных книгах и не имеют ветпаспортов, – с нового абзаца председатель излагает: да, органы власти идут на контакт, но в основном «ждут наших предложений, потому что во многих случаях не знакомы с нашими проблемами и не знают, как действовать».

– Конечно, все наши – от Калининграда до Владивостока – очень рады, а омичи – тем более – Мордвинцев говорит, что калачинские пчеловоды создали прецедент и ответили на множество вопросов: как действовать, как найти грамотного адвоката, куда обращаться за экспертизой и так далее. Но это вовсе не означает, что можно расслабиться. – Чему это научит фермеров, вот вопрос! Мы хотим найти точки соприкосновения, чтобы и они, и мы работали. У нас есть конкретные предложения, с которыми мы готовы идти в министерство к Епанчинцеву, начальнику управления растениеводства. Хорошо бы, чтобы он дал команду районным сельхозуправлениям, и в каждом районе были созданы чаты в мессенджере, куда были обязаны войти фермерские хозяйства и пчеловоды конкретного района. Площади под посевы рапса и других масленичных культур будут увеличиваться. Нужны предложения от пчеловодов и объединенные действия, иначе нам сверху навяжут неприемлемую систему.

Одно из таких предложений – создать карту с геоданными. Пчеловод приехал, зафиксировал маячок – «я здесь», фермер видит, что в радиусе его полей – несколько пчеловодов. По клику – номер телефона, можно написать или позвонить. Этакие «Яндекс.Пчелы». А суть одна: наладить систему предупреждения, поскольку «мы не можем остановить ядовитое цунами, но нужно свести его последствия к минимуму: кому охота бегать по судам?»

При этом, уверен руководитель общества, каждый из пчеловодов должен быть обязательно зарегистрирован в похозяйственной книге. Тогда с ним будет говорить и фермер, и власть. «Пчеловод должен прийти, оформить паспорт пасеки. Так он застрахован от собственной «невидимости». Есть доступная форма собственности – ЛПХ. Это не ИП, не ООО, ничего ему не мешает, никаких налогов он платить не должен. Стань на учет в похозяйственной книге в администрации – всё! Ветеринарно-санитарный паспорт, который доказывает, что ты купил здоровых пчел, стоит 80 рублей. Раз в год к тебе приедут с проверкой ветеринары, и ты заплатишь им 100 рублей. Даже если человек держит пять ульев, это все равно выгодно. Это страховка!»

Это шаг к порядку, но не гарантии. Даже суперответственные сталкиваются с проблемой: слишком силен человеческий фактор. Пример приводит Денис Молкоедов: «Сегодня поле принадлежит фермеру, которого я знаю десять лет, а завтра он сдал его в аренду предпринимателю из другого района. Говорю: «Дай телефон, я познакомлюсь!» – «Да у меня и номера его нет, договор подписали и все...».

Другой пример. «Мы стоим – бывает 50-60 пчеловодов – возле одного поля. Приехали бабушка с дедушкой, бросили пчел, телефонов не оставили. Как и кто им может помочь? Как фермер может спасти их пчел? Он бы и рад. Ему неинтересны эти скандалы, потенциальные суды. Зачем ему ругаться с бабушкой и намеренно причинять ей ущерб? Это же ваша пчела, вы заинтересованы в ее сохранении...»

Пчеловоды признают: да, не все они идеальны. Но не во всем они «сами виноваты». Власть, по мнению пчеловодов, зачастую использует расхожую формулу «лучшая защита – это нападение». «Когда мы начали шуметь, нас начали упрекать в том, что мы не зарегистрированы как юрлица, не платим налоги, а потому и «травитесь на здоровье».

В июле 2021 года вступает в силу новый закон о пчеловодстве. Он обязывает аграриев заранее оповещать пчеловодов об обработке полей пестицидами и агрохимикатами. По мнению федеральных чиновников, это позволит предотвратить массовое отравление пчел.

Сами пчеловоды в это не верят: «он ничего не гарантирует. Буча поднялась, власти отреагировали. Закон приняли мгновенно, в нем уйма недоработок. Надо продолжать самим работать на местах, в регионах». Они не сидят, сложа руки, в ожидании милостей от чиновников: опытным путем доказывают, что возможен вариант, при котором и рапс растет, и пчелы целы. Летом в Павлоградском районе поставили эксперимент. «Опыляющая техника шла прямо на ульи. Сердце кровью обливалось, но никто не умер», – Денис Василенко предложил фермеру, с которым сотрудничает более пяти лет, рискнуть: закупить препарат 3-го класса опасности и посмотреть, что будет. На кону были его собственные пчелы – 300 ульев.

– Остался ночевать на поле. Механизатор на технике прошел по краю поля, чтобы не пропустить ни сантиметра, и даже крышки ульев волей-неволей полил химией. Хуже некуда!... Но падежа не было. То фермерское хозяйство благодаря грамотному агроному и самому предпринимателю подписало контракт на поставку более экологичной химии. Я позвонил Дрофе (Николай Дрофа, министр сельского хозяйства и продовольствия Омской области – прим. ред.), рассказал, что есть такой опыт. Тот сказал: «Ну… Здорово!».

Конечно, было бы прекрасно, если это «здорово» превратилось бы в дотации от министерства на закупку этого препарата, говорят пчеловоды, «ведь без пчёл фермеры теряют больше, чем мы». Та прибыль, которая идет от пчеловодства, – просто копейки по сравнению с теми доходами, которые они могут получить от опыления.

Во многих странах пчеловодам доплачивают за опыление, так как оно, по мнению исследователей-агрономов, повышает урожайность на 20-30 процентов и более. «Мои знакомые из Вашингтона повезли пчел во Флориду на миндаль. Получат за это около 170 долларов за семью, а везут пару тысяч семей», – рассказывает Денис Василенко. Омские пчеловоды приводят в пример Краснодарский и Алтайский край, где некоторые хозяйства тоже платят за опыление. Средняя цена – около 1000 рублей за семью. Пчеловод Сергей Сорокин рассказывает про то, как их пригласили в Славгород (Алтайский край) на подсолнух: огромные поля около 5 тысяч гектаров без пчел теряют около 20 процентов урожайности. Омичи везли 300 пчелосемей, за каждую получили полторы тысячи рублей. «С нами рассчитались после того, как продали урожай. Там всё по науке, высчитано, сколько и на какое поле нужно пчел. Есть охрана и система борьбы с птицами. Люди понимают, что для хорошего результата процессом надо управлять».

В Омской области процессом бы и управляли, да не знают, как. Переломный момент: шум все громче, пчеловоды устали, накопилось, выплеснулось. Минсельхоз вынужден реагировать. Реагируют, как могут. Министры меняются. Профильные специалисты в ведомстве не появляются. Кардинально решить вопрос пока никак не могут.

– Если брать меня, Пушкарева Владимира Михайловича, генерального директора ЗАО «Нива» Павлоградского района, то и мне эта проблема знакома, – один из крупнейших землевладельцев региона, зампредседателя аграрного комитета Заксобрания медленно опускается на стул в своем кабинете и разрешает включить диктофон. Ему 67 лет, из них сорок дипломированный агроном руководит бывшим совхозом.

– Мы в пчеловодах видим своих помощников. Чем больше на поле пчел, тем выше урожайность, особенно там где семеноводческие хозяйства, – Пушкарев рассказывает, что при всем опыте и масштабности хозяйства рапс дается им тяжело: «в этом году была засуха, в прошлом году была засуха, наше хозяйство прямо на границе с Казахстаном, а там брошенные поля, оттуда вредители нападают на нас. В таких условиях сложно получить урожай».

– Мы стараемся пчеловодов пригласить на нашу территорию. Мы готовы даже платить за опыление… Это будут небольшие деньги, но все равно. Мы не враги пчеловодам, знаем их места, стараемся, чтобы они у нас обозначились. Пишем объявления в районных газетах, выставляем вешки на полях, когда и чем будем травить, а когда срочная обработка, нарочными оповещаем. Но мы должны знать, где они стоят.

На его 80 с лишним гектарах земли, говорит Пушкарев, пчелы не гибли. А если что и было подобное, то лишь потому, что пчеловод без предупреждения встал на поле. «К нам из года в год приезжают одни и те же. Если бы мы их травили, они бы не приехали, правильно?».

Как решить проблему в Омской области? По мнению агрария, «нужно регламентировать заезд пчеловодов. Все должно быть с фермерского согласия. У них должно быть понимание, что они стоят на наших полях. В любом случае, земля частная. Ты заезжаешь на мою землю и должен мне сказать об этом. Они знают, где чье, я видел у них карты Омской области – где и что растет… Дорогие пчеловоды! Мы вам не враги, будем вас предупреждать. Но и вы не ведите себя как дикари. Другого пути нет. Надо жить дружно, выйти из этой ситуации можно только так – с пониманием, что мы друг другу нужны. Должна быть публичная информационная кампания для этого. И власть должна подключиться.

«У нас, пчеловодов, привычка: многие фермеров хают, а сказать спасибо не готовы. Но это мы приезжаем к ним на поля, а не они к нам приходят. Подход надо менять всем. Надо садиться за стол и решать, как мы можем помочь друг другу. Тогда найдется и компромисс», – Денис Молкоедов, как и все остальные участники этого диалога, вовсе не говорит о непримиримом конфликте между фермерами и пчеловодами.

И те, и другие – гребцы одной байдарки, которой, при всех неравнодушных и сильных на веслах, нужен капитан.